мести за неудавшуюся революцию. Казалось бы, полная и безоговорочная победа Кулачёва, весь мир у его ног, но…

Глубоко задумавшись, Аня подняла руку, поставив на паузу поток моего откровения.

– Слушай, подожди! – насупила очаровательные бровки моя жена. – А за что боролись революционеры в Японии? За какие реформы или против чего?

– Честно говоря, я так и не понял, – сразу признаю свою некомпетентность в этом вопросе. – Я долго изучал материалы по "Азиатскому конфликту" – так в будущем назвали произошедший кошмар в Японии – но так и не понял, чего они добивались. Цели и лозунги были настолько размыты, а анализ журналистов и политологов мне показался таким туманным, что я предпочёл не влезать в эту "кучу". В принципе, как и любая другая революция, эта имела: цель – обогатить горстку сильных мира сего, средства – кровь обычных смертных.

– Ясно, можешь не продолжать. Ну так, и что там за такое "но"?

– Но планы Кулачёва и Фрейксона разбились об одну неожиданность, до которой я в предыдущем витке просто не дожил, и даже под гипнозом не мог о ней рассказать, поскольку элементарно не знал. Побочным результатом твоих исследований и лечений оказалось открытие профессора Невтона. Он обнаружил ультрачастотные волны, которые воздействовали на отдельные участки коры головного мозга.

– Ну разве это открытие? Об этом уже давно…

– Да подожди ты! Тут дело в другом. Он открыл определённые диапазоны, которые могут передавать прямо в мозг картинки и звуки. Досконально точно передавать конкретные, существующие, рукотворные образы и мелодии. То есть, можно сделать плеер или телевизор, для которых не нужно ни наушников, ни мониторов!

– Круто!

– Да, согласен. И это "круто" спасло мне жизнь. Потенциал у открытия Невтона – будь здоров. Даже вообразить было сложно, как технология высокочастотных волн могла преобразить мир. Кулачёв это прекрасно понимал, и ему пришлось сохранить мне жизнь, как создателя и ведущего специалиста будущего проекта. Карлу Фрейксону ничего не оставалось, как импровизировать на ходу, ведь грядущее даже от меня было скрыто за пеленой времени. Через несколько лет на основе исследований мы создали что-то вроде умного телефона под названием Mittencer, сокращение от латинского "прямо в мозг". Наше изобретение за феноменально короткий срок приобрёл статус "коммуникатора нового поколения" и возвёл нашу корпорацию в мировые лидеры, а меня сделало человеком, подарившего человечеству новые технологии. Всё шло как по маслу, моим "партнёрам" нужно было только контролировать меня, оставаясь при этом в тени. Эту идиллию пошатнула твоя болезнь, вновь взявшая верх вопреки всем нашим усилиям. Я стал нестабилен. Фрейксон попытался "залатать" мою эмоциональную дыру, подсунув мне бывшую коллегу Лену, и та на время стабилизировала ситуацию, родив мне дочь Эйприл. Одновременно с этим Карл сдерживал моё сознание в гипнотическом плену, не позволяя свернуть с нужного курса. Финальный аккорд в этой истории должен был сыграть Кулачёв, официально передав управление корпорации своему сыну, для чего они подготовили целую программу, с которой его отпрыск должен был выступить на совете директоров. Моё согласие по поводу его кандидатуры поставило бы жирную точку. Думаю, после меня бы оставили в живых, бросив доживать свой век в особняке на окраине нового Нью-Йорка. Тут их система и дала сбой: Карл Фрейксон не дожил до судьбоносного дня буквально неделю, и накануне собрания совета директоров очнулся я. Реальный я, в сознании, при полном контроле своих действий. Именно с этого момента начинаются мои похождения по собственному прошлому, в попытке узнать что произошло с момента перечёркивания своего дня рождения.

– Так, значит всё это время было для тебя как в тумане?

– Почти. На самом деле, от движения моей руки по дате рождения до пробуждения в восемьдесят шесть лет на окраине Нью-Йорка, для меня прошло одно мгновение.

– С ума сойти! То есть, то что ты рассказал сейчас, осталось… Как бы помягче сказать? Осталось для тебя за скобками?

– Именно.

– Обалдеть! Вот я понимаю – шок! Прыгнуть из тридцати трёх в восемьдесят шесть, не помня всей своей жизни.

– С той минуты, когда я очнулся в будущем, мне пришлось собирать произошедшее по маленьким кусочкам как "пазл". Благо, в редкие минуты «озарений» я оставлял себе несколько вспомогательных средств, по которым можно было ориентироваться. К примеру, я спрятал ежедневник в хитром тайнике, а по особняку расставил ловушки, защищаясь от возможного вторжения Кулачёва. Если подвести черту под итого, то я пошёл на новый виток, проходя все «контрольные точки» заново, только с иными решениями событий. Так я и оказался тут, перед тобой.

– А как ты смог во всём разобраться? Ты же должен был снова и снова попадать на расставленные Фрейксоном "якоря", которые активировали гипнотическое состоянии и стирали тебе память.

– С трудом, если честно. Вообще, это долгая история, давай об этом попозже. Расскажи лучше свою.

Глубоко вздохнув, Аня встала и прошла мне за спину, видимо прикидывая на ходу, с чего начать. Пришлось спрыгнуть со своего места, чтобы оказаться лицом к своей жене. Таким откровениям лучше без страха смотреть прямо в глаза.

– История проста, – сказала она выдержав паузу. – В двенадцать лет поехала с родителями в Индию отдыхать. Там, кроме пляжа и океана, мотылялись мы по разным экскурсиям. Одна из таких была в какой-то древний храм, с очередными монахами, практикующим только им понятную технику "просветления". Ну вот водили нас там, показывали всё, тут монахи то-то делают, тут это, там обедают, там моляться-релаксируют, в общем, всё в таком духе. Я мелкая была, мне не особо интересно было. В конце экскурсии нашу толпу завели в очередной зал, и наш экскурсовод рассказывает: "А здесь монахи проводят последние минуты жизни." Взрослые сразу ему вопросы, на подобии: "Как это возможно?", "Что тут происходит?", "Что за варварство?". А дядька отвечает: "Это не варварство, а ритуал. Когда монах достигает просветления, и чувствует, что готов перейти на следующий уровень, он месяц служит в уединении, потом приходит сюда, садится к этой вот книге, пишет там дату своего рождения и перечёркивает её. Это у них считается последний шаг к нирване". Пойми, Саш, я была ребёнком, меня родители баловали и характером была своенравная очень. Не осуждай сильно мой детский поступок, пожалуйста! Короче, я "скомуниздила" эту книгу, уж очень было интересно, что там эти ребята писали на самом деле. Пока толпа выходила из зала, я пристроилась в конце и стиснула её в свой рюкзачок. Уже здесь, дома, открыла её и увидела в самом начале одну зачёркнутую дату. Ты, наверное, заметил, что в книге стираются все записи предыдущего хозяина, стоит